В чужом ряду. Первый этап. Чертова дюжина - Страница 20

— Поликарпов?

— Он самый.

— Одевайтесь, поедете с нами.

Пока он натягивал штаны, вошедшие перевернули все вверх дном. И нашли черный шарфик, незатейливо спрятанный на шкафу под чемоданом. Хотел он от него избавиться, да не смог. Совесть не позволяла. Все его ценности состояли из двух орденов, орденских планок, фотографии матери и морского кортика. Отпираться бесполезно. Шарфик с причиндалами стал самодоносом.

Больше они ничего не искали. Его арестовали без ордера и постановления, никто ему даже не представился. Впрочем, в таких тонкостях бывший морячок не разбирался, в процедурах, связанных с этим, ничего не смыслил. Арестов на своем веку он повидал немало, его они не касались

Захара привезли в трехэтажное здание, спрятанное за высоким забором в городской черте. Никаких табличек снаружи, внутри сплошные кабинеты с номерами, только тем они и отличались друг от друга. В кабинете — письменный стол, три телефона, два стула, настольная лампа и занавешенное окно.

— Садитесь, Поликарпов.

Из сопровождавших в кабинете остался только один, тот, который всеми командовал и выглядел старше других. Говорил он ровным, тихим низким голосом без всякого раздражения. Лицо обычное, русское, испорченное глубоким шрамом, проходящим от левого уха через щеку, где раздваивался и пускал побеги к носу и верхней губе. Приятным взглядом бог тоже не наградил начальника. Глаза — словно бритвы, того и гляди полоснут.

Арестованный сел на скрипучий стул.

— Назрел серьезный разговор, Захар Данилыч, отвечать придется честно, правдиво, без утайки, что спасет вам жизнь и не лишит свободы. В противном случае вас ждет трибунал и расстрел. В лучшем случае — рудники. Больше трех недель на Бутугычаге не живут. Знаете, что такое уранит?

— Урановая руда.

— Правильно. Работать там не тяжело. Четыре часа в отличие от четырнадцати в забое. Многие идут туда с радостью. Грузишь руду на тачку и везешь, ничего сложного, а потом выпадают волосы, идет ушами и носом кровь — и конец. Доза радиации такая мощная, что вы боли почувствовать не успеете.

— Какой смысл меня пугать?

— Я не пугаю, а предупреждаю. Может, вы еще хотите в поход сходить на своем судне и мать-старушку повидать.

— Не кормите меня баснями, товарищ хороший. Спрашивайте по существу. Мне скрывать нечего, я не преступник. И «Долиной смерти» вы меня не напугаете.

— Меня зовут Никита Анисимович. Подполковник госбезопасности Сорокин. Называйте, как вам удобней. Вы не подследственный и гражданинов начальников здесь нет. Прошу вас в подробностях изложить, каким образом сторожевой корабль «Восход» очутился у мыса Чирикова?

— Шли на маяк, вот и попали в бухту.

— Это понятно. Как вы оказались в Охотском море?

— Значит, вы не в курсе?

— Позвольте вопросы задавать мне. Мы с вами в разном положении, не следует об этом забывать.

— Я не тот человек, который вам нужен, на корабле заведовал арсеналом и в комсостав не входил.

— Кто вы по званию?

— Мичман. Эскадрон, состоящий из двух подводных лодок, трех сторожевых кораблей, двух эсминцев и одного эскадренного миноносца, вышел из Мурманска 10 июля и взял курс на восток для пополнения Тихоокеанского флота боевыми силами, готовилась война с Японией. Шли североморским путем четырнадцать суток с дозаправками. Пункт назначения — Петропаловск-Камчатский, где нас должны были расформировать по боевым частям флота. Больших проблем не возникало. Корабль сошел с доков после капитального ремонта: два года нес боевую вахту в Баренцевом море, топили вражеские подводные лодки и сопровождали конвои союзников в наши гавани. После ремонта нас включили в список судов, откомандированных на Дальневосточный фронт.

— И что же случилось?

— В Беринговом проливе пропал эсминец «Гордый». Он замыкал колонну. Мы шли на расстоянии двухсот кабельтовых друг от друга. Войдя в пролив, столкнулись с густыми туманами, дистанцию пришлось увеличить. А потом «Гордый» перестал выходить на связь. Командир эскадрона не стал стопорить ход, мы опаздывали на сутки. Решили, что «Гордый» быстро справится с поломкой и нагонит караван. В районе Командорских островов и нас постигла беда. Старпом зашел в радиорубку и нашел радиста мертвым с перерезанным горлом. Передатчик был сломан. На полу валялись раздавленные радиолампы. Погибший держал в зажатом кулаке шифровку. Старпом прочел послание, в нем говорилось следующее: «На корабли конвоя проник вражеский десант, готовится диверсия. Срочно примите меры к обнаружению и уничтожению врага».

Старпом успел дать сигнал тревоги. На борту «Восхода» кроме команды находилось более сорока морских пехотинцев-десантников, кто среди них враг, а кто нет, по лицам не прочтешь. Тут началась стрельба. Первым был убит рулевой, пулей покорежен главный компас. Диверсантов оказалось более двадцати человек. Как они попали на борт, одному богу известно. На «Восходе» десанта было меньше, чем на других судах, мы везли топливо. Погода встала на нашу сторону: штормило, дул шквалистый ветер, шел дождь. Диверсанты плохо справлялись с качкой, многих смывало за борт. Бой продолжался не менее двух часов, затишье наступило к утру, но легче не стало. Нас опоясал туман, команда потеряла девятнадцать человек убитыми, семнадцать были ранены, в том числе и я. Трое потом умерли в пути. А десантники погибли все. И наши, и не наши.

Приступили к поискам заложенной мины, это первое, что должны были сделать диверсанты. Очевидно, на мине подорвался эсминец «Гордый», бесследно исчезнувший в океане. Выключили все машины, создали гробовую тишину, и наши акустики нащупали часовые механизмы. Две мины удалось обезвредить к полудню. Нам еще раз повезло. Пришла пора заняться ранеными и наверстывать упущенное. Но ничего не вышло, ведь рация не работала, компасы были выведены из строя, видимость составляла не более десяти кабельтовых. Мы легли в дрейф и молили бога, чтобы нас не вынесло к скалам и не выбросило на мель. Девять суток «Восход» носило по волнам, как спичечный коробок. Ночью на десятый день штурман увидел маяк. Мы подошли на безопасное расстояние и бросили якоря. С рассветом команда поняла, что нас сопровождал ангел-хранитель: корабль вошел в бухту, усеянную рифами, как акульими зубами. Однако берег был неприступен, связи нет, местонахождение неизвестно… Одно утешало — на маяке развевался красный флаг.