— Послушайте, командир, мы с Борисом пойдем первыми. Но не думаю, что здесь есть мины, закладывать их у болота смысла нет.
— Солнце в зените, не заблудиться бы.
— Мох на деревьях с северной стороны. Идем мы правильно, но до линии фронта километра четыре, не меньше. В открытую не пойдешь, только лесом.
— Добро. Вперед, мы за вами.
Тишина, птички поют, ветерок теплый лица гладит. Будто и войны нет. Мин на поле не обнаружили, но под ноги смотрели внимательно. Теперь отряд растянулся в длинную шеренгу, а не тянулся гуськом, никто не хотел идти последним.
До леса оставалось не больше ста метров, когда произошло что-то непонятное: высокий кустарник вдоль всей опушки мгновенно осыпался. Шеренга замерла.
Спрятав задницы под деревьями, у кромки леса стояла колонна танков с черными крестами на башнях.
— Это же «тигры»!
— Суки! Стволы на прямую наводку выставляют.
— Ложись!
Отступать было поздно, танковая артиллерия открыла огонь. От разрыва снарядов сотрясалась земля.
И опять Шабанов выжил, опять попал за колючую проволоку, но продолжал строить планы побега.
Первым пришел в себя командир экипажа Алешин. Рядом с ним лежал радист Кондрат Тополев. Парень был мертв, при падении разбил голову о приборную панель. Он отцепил ремни, чтобы помочь командиру удерживать штурвал и спас самолет ценой своей жизни. Следующим очнулся Сурен Карапетян, сидевший на месте второго пилота.
— Где мы? В раю или в аду?
— Мы живы, Сурен, а вот Кондрату помочь уже не сможем.
— Земля! Падать некуда.
— Есть куда. Крылья вырвало с мясом, скользким брюхом лежим над очень крутым склоном. Фюзеляж смахивает на подводную лодку, можем нырнуть.
— Надо выбираться.
— Савва жив?
Они отцепили ремни и поднялись со своих кресел.
— Савва Нилыч, ты жив?
Бортинженер застонал.
— Нога. Ногу защемило.
Пилоты сдвинули обрушившуюся перегородку и вытащили Усова.
— Похоже на открытый перелом, нужна шина, — сказал командир.
— Доску от ящика можно оторвать, бинты у нас есть.
Выбили перекосившуюся дверь и вошли в бомбовый отсек.
Шкловский сидел на полу и перевязывал себе голову. Аптечка лежала на полу.
— Уцелел, капитан?
— Как видите. Я обязан жить. На мне груз.
— На тебе? И куда ты его поволочешь на себе, Гриша?
— Куда положено. А вам, я вижу, весело.
— У Саввы кость торчит из штанины. Нужна ровная доска, попробуем вправить.
— Тут досок — вся тайга, какие проблемы.
— Тайгу никто не пилил, надо от ящика оторвать.
Шкловский выхватил пистолет из кобуры:
— И близко не подходите. За груз отвечаю я, пока жив, к ящикам никто не подойдет.
— Никто твое золото не тронет. Здесь коробка спичек стоит дороже жизни, а от золота никакого прока.
— Идите в лес и рубите, а ящики неприкосновенны.
— А может, он прав, Сурен? Тронем ящик, потом не оправдаемся.
— Перед кем, командир?
— Нас найдут! — чуть ли не выкрикнул Шкловский. — Вы соображаете? У нас три тонны золота на борту, нас вся страна искать будет!
— Знаешь, сколько миллионов квадратных километров занимает СССР? Одна шестая суши. Население — сто восемьдесят миллионов. Правда, до войны. Если вся страна вместе с младенцами и древними стариками пустится на поиски нашего самолета, то каждому жителю страны придется прочесать по сто квадратных километров. Сколько на это уйдет времени? Воду мы найдем, а нашей провизии хватит на неделю. Как тебе такая арифметика, капитан? Плотность населения в центре России — девять человек на километр, а в Сибири — ноль.
— Я сразу понял, что ты враг, Алешин.
— Морда не понравилась?
— Хватит, товарищи! — поднял руку Карапетян. — У нас на борту один труп и один раненый. Самолет на волоске от пропасти. Наша задача похоронить мертвого, помочь больному и как-то укрепить самолет от возможного самопроизвольного скольжения. На самостоятельную прогулку до Москвы рассчитывать не приходится, все, что мы можем делать, так это ждать. У нас полно оружия, даже пулеметы в боеготовности. Дичь в лесу есть, ручьи тоже найдем. Жить можно. Жить и ждать. И никакой паники. Ссоры к добру не приведут, пора приниматься за дело. А ты, капитан Шкловский, должен богу молиться за командира, которого врагом назвал, только благодаря его мастерству мы остались живыми, падая с трехкилометровой высоты.
Спасибо Шкловский никому не сказал, злобу затаил, но приказы вынужден был выполнять.
В боевом самолете имелось все — лопаты, топоры, кирки и прочие инструменты. Могилу выкопали, связиста обернули в брезент и закопали. Савва Усов проявил пример мужества. Лечили по-фронтовому, стакан спирта — и кость поставлена на место. Во всяком случае, им так казалось. Вытащили парня на воздух, налили еще полстакана и усадили любоваться природой.
Склон был высоким и, похоже, где-то ниже находился обрыв. Постоянный шум напоминал водопад. Вокруг тайга, едва тронутая липкими нежно-зелеными листочками. На небе ни облачка. Бескрайний простор. Приятно полюбоваться на такую красоту, если знаешь, что потом можешь пойти домой.
Савва наблюдал, как мужики валят деревья и загоняют бревна под нос самолета, ведь с таким грузом оставшийся без крыльев фюзеляж мог снести на своем пути любое препятствие: наклон слишком крутой, соскользнет — не остановишь.
— Где мы упали? — спросил Усов.
— Приборная доска вдребезги, можно только предполагать, — ответил Алешин.
— И что вы предполагаете?
— Мои расчеты малоутешительны, бортинженер.
— Мои тоже, командир. Нам не долили топлива в левый бак на четверть, а правый вовсе не заправили, и это сделано умышленно.