Группа подполковника Сорокина вышла с рассветом, на лошадях отправилась в сторону мыса Чирикова, расположенного у входа в бухту Нагаево. Шли через сопки, от Каменного Венца вдоль старых столбов бывшей телеграфной линии, где была проложена тропа к мысу. Места здесь пустынные, только стланик растет на распадках. Километра через три от Венца встретился березовый лес. За лесом — громадное травянистое плато с исполинскими известковыми валунами. На многих выбиты надписи. Край света, и всяк, сюда приходящий, считал нужным отметиться, оставить свой автограф для потомков.
Подполковник спешился и стал разглядывать надписи.
— Направо пойдешь — смерть найдешь, налево пойдешь… — пошутил Крупенков над начальником.
— Нет, не так, — вмешался картограф. — Ворона на камне не хватает, и кольчуги с копьем на всаднике нет, а так, вылитый богатырь с полотна Васнецова. Только тощий слишком и сгорбленный непосильной ношей. И стоит наш рыцарь на распутье, и читает послание мудрецов. «Иди домой, дурачина! Хватит тебе на свою жопу приключений искать!»
Все засмеялись, кроме автоматчиков. Сорокин не реагировал. Приколы ученых-вольняшек его давно не трогали. Смех жизнь продлевает, пускай тешатся.
Двинулись дальше.
Вскоре перед ними предстала самая крайняя часть полуострова со скошенным к морю скалистым обрывом, на склонах которого среди мха встречался эдельвейс, экзотический цветок, знакомый большинству людей лишь по картинкам. Отсюда открывался изумительный вид на побережье. На востоке в слабой дымке — бухта Светлая. Внизу — маленький заливчик и песчаная коса с нанесенным на нее плавником. Из воды с западной части мыса торчали каменные столбы. Сорокин с беспокойством посмотрел на небо. С погодой им сегодня подфартило, но милость божья могла смениться на гнев в любую минуту, местный климат полон сюрпризов. Тихий денек в мгновение превращается в ад с ураганным ветром и дождем, а то пургой и снежными заносами среди лета. Сейчас и того хуже, на дворе ноябрь.
Тропа повела их к глубокому провалу. Крутой спуск с густыми зарослями, перешеек и снова подъем по тропе. Миновали каменного деда — гигантский камень, по которому прошлась резцом рука древнего мастера, придав глыбе очертания старика. Появилось двухэтажное здание и башня маяка, возвышающаяся над утесом, покрытым жухлой зеленью. Мощные волны разбиваются о его гранит.
Хозяева маяка существуют автономно: дрова и харчи возят из Магадана, пьют родниковую и дождевую воду, следят за генератором, питающим пятисотваттные лампы. На вершину башни ведет крутая винтовая лестница. Свет маяка виден за двадцать пять миль. Именно он, по мнению генерала Белограя, и приманил к этим берегам заброшенный ныне сторожевой корабль — цель похода подполковника Сорокина в эти забытые богом места.
Предстояло пройти еще три километра по кочкарной тундре через гряду полуострова Старицкого.
Подъемы и спуски, один за другим. Перед одним из перевалов слева от дороги когда-то бурили скважину, теперь здесь образовалось зеркальное озерцо. По слухам, оно и зимой не замерзало. Напоив лошадей, тронулись дальше. Вот и долина Веселая, сказочный оазис в здешних местах. От студеных ветров ее защищают сопки. Высоко в небо взметнулись кедрач, березы и лиственницы. Заросли шиповника ярко горят усыпавшими ветки кровинками.
— А что, Никита Анисимович, — щуря глаза, спросил геолог, — правду говорят, будто ты здесь собираешь ягоду для генеральской самогонки? Поди, местного урожая не хватает?
— Прикуси язык, Емеля! Договоришься.
— У-у-у… Мне не страшно. Сам государь Никишов меня в рудники загнать грозился, но бог миловал. Шесть оловянных отстойников чутьем вынюхал. Мне медаль пора давать, а вы рудниками путаете.
— От самогоночки я сейчас не отказался бы, — пробурчал картограф, — душа к пяткам примерзает.
— А я бы водочки выпил. Белой головки стаканчик, — подал голос Крупенков.
— Ты в порту ошиваешься, Витя, вам ящиками водчонку презентуют за буксировку судов, а мы к водке непривычные. Баловство. Запаса на месяц не хватит, а потом опять садись на самогон. Нечего душу травить. Пей, что есть, и радуйся, — философствовал геолог.
За разговорами они миновали продуваемую сердцевину перевала Светлый, и перед ними открылась густая синь бухты Тихая. Земля была усыпана густым слоем желтых березовых листьев. Пламенеющие кусты бузинолистной рябины ярко выделялись на фоне серого неба и оживляли бледный пейзаж. У обрыва они спешились. Скала со стороны бухты будоражила воображение, ее контур напоминал суровый мужской профиль. Горбатый нос, глубокие впадины глазниц, раскрытый в громогласном призыве рот. Взбешенный демон, не иначе. Врубеля на него нет, да и Лермонтову он пришелся бы по вкусу.
В полукилометре от берега одиноко стоял военный корабль без признаков жизни на борту. С высоты обрыва он казался игрушкой и совершенно не вписывался в местный ландшафт. Сорокин долго вглядывался через полевой бинокль, но названия судна прочесть не сумел. Спутники подполковника стояли рядом и, пораженные, молча созерцали. В эти места даже рыбачьи суда не решаются заходить. Многим шхунам коварные подводные скалы распороли дно и отправили смельчаков на корм крабам, а этот наглец умудрился так близко подойти к берегу и уцелеть.
Подполковник передал бинокль командиру катера:
— Глянь-ка, Вить.
Скорчив гримасу, бывший рыбак прильнул к окулярам.
— Сторожевой корабль. Кличка «Восход», бортовой номер 050. Башку даю на отсечение, не было таких у нас на вооружении, мамой клянусь. Заблудшая овца. — Он опустил бинокль и продолжил: — Если бы не название, то принял бы его за японца или американца, а он наш. Никак с неба свалился, морем в бухту не зайти.